Рязань. Тюрьма № 1. Эфрон А.С.
(А.С. была вторично арестована 22 февраля 1949 г.)
15 июня 1949 г.
Простите меня за беспокойство, я надеюсь, что вы обе здоровы по мере возможности. Лилечка, если Вы не на даче и если Вам не очень трудно, то пришлите мне сюда, только поскорее, немного хотя бы сухарей, сахару на дорогу, цельную рубашку и какую-нб. кофту с длинными рукавами и простынку. Можете прислать письмо. Мне еще очень нужен мешок для вещей — или наволочка от матраца.
25 июля 1949 г.
Дорогие мои Лиля и Зина! Пишу вам на пароходе, везущем меня в Туруханский край, куда направляют меня и многих мне подобных на пожизненное поселение. Это — 1500 километров на север по Енисею и еще сколько-то вглубь от реки. Точного адреса пока не знаю, телеграфирую его вам, как только прибуду на место. Буду находиться в 300 кил. от Игарки, т.е. совсем, совсем на Севере. Едем по Енисею уже 3 суток, река огромная, природа суровая, скудная и нудная. По-своему красиво, конечно, но смотрится без всякого удовольствия. На месте работой и жильем не обеспечивают, устраивайся как хочешь. Наиболее доступные варианты — лесоповал, лесосплав и кое-где колхозы. Всякий вид культурно-просветительной работы нам запрещен.
...Мне совершенно необходимо белье, большая моя простыня, синее платье, то, что покрепче из одежды, и то, что потеплее, — вязаные мои кофточки и оставшиеся клубки и мотки шерсти и ниток, а также мои вяз. спицы и крючки. Очень нужны какие-нб. Теплые штаны, Мурина вроде замшевая курточка, непромокаемый серый плащ...
[Дата и начало текста не сохранились]*
Зимой здесь всё же должна быть почтовая связь телеграфом и самолетом. А еще на оленях и на собаках.
Морозы до 60 гр., сильные ветры, близко Карское море. Всё бы ничего, если бы не пожизненно, очень уж страшно звучит – бедная моя жизнь! Дорогие мои, думаю о вас постоянно, счастлива, что хоть повидаться удалось, многих везут сюда из лагерей без пересадки, люди даже не смогли повидать своих. Мне еще хорошо, я хоть немного отвела душу и подышала родным воздухом.
*В последних числах июля пароход с партией ссыльных прибыл в с.Туруханск на Енисее. Было объявлено, что те, кому в трехдневный срок удастся найти работу и жилье, смогут остаться здесь, прочих отправят в дальний колхоз. А.С. страшила «перспектива быть отрезанной от почты, телеграфа, газет, одним словом, от культуры», и она судорожно искала работу.
«Боже мой, что это было, ни в сказке сказать, ни пером описать. Кажется, не осталось ни одной двери, в которую я бы не постучалась и где бы не получила отказа», — пишет она в письме от 1 августа 1949 г. Е.Я.Эфрон.
Наконец, ей посчастливилось получить работу уборщицы в школе.
Квартиру мы с одной женщиной* сняли пополам, угол в какой-то неописуемой избушке, причем самое для меня страшное — клопы, которых гораздо больше, чем в нашей энциклопедии. Воду таскаем из Енисея, далеко и сильно в гору, ну и вообще и т.д. Электричества в селе нет, хотя стоят столбы и протянуты провода, но — никакой энергии, нет электростанции. Очень много собак — пушистых лаек, которые совсем не лают и очень добрые. Зимой их впрягают в нарты и на них возят — дрова, воду. Коренного населения мало, большинство приезжие вроде меня.
(Рисунок А. Эфрон)
*Ада Александровна Шкодина, урожд. Федерольф (1901-1996), отбыв лагерный срок (1937-1947) поселилась в Рязани, где была арестована повторно. Знакомство, а затем дружба с А.С. начались в камере рязанской тюрьмы.
См. её воспоминания «Рядом с Алей».
Лиленька, мне нужно всё что возможно из имеющегося в моих вещах теплого, кроме того нужны простые чулки, майка и футболка, рейтузы, совершенно необходимы акварельные краски и кисти (акварельные же) и если возможно — гуашь. Если можно, пришлите пластмассовых пуговок повеселей, обязательно вязальные спицы и что возможно из моих шерстяных остатков — клубков, мотков и просто всякой дряни, здесь шерсти нет никакой, а мне она очень нужна, у меня нет ни рукавиц, ни носков, ничего из необходимого здесь. Телогрейку куплю себе здесь...
6 сентября 1949
Дорогие мои, еще немножко продолжаю утром. Дождь идет необычайный — вообще погода здесь не похожа ни на одну из испытанных мной. Вообще всё абсолютно ни на что не похоже, поэтому очень интересно. А главное, я счастлива, что благодаря вашей помощи я уже оживаю и чувствую себя лучше. Еще недавно мне казалось, что такого путешествия мне не пережить, уж очень плохое было у меня состояние, да и попала я сразу на очень для моих сил тяжелую физическую работу. А теперь опять ничего, привыкаю еще раз к новым условиям, и опять моя новая работа кажется мне увлекательной.
По-прежнему я рада, что живу в такой стране, где нет презренного труда, где не глядят косо ни на уборщицу, ни на ассенизатора. Правда, я считаю, что, работая в другой области, я была бы более полезна — это раз, и способна не только себя, но и вас прокормить — это два, но надеюсь, что и это утрясется, не всё сразу. В школе я немножко буду работать и по специальности — пока что выкрасила масляной краской все окна и двери, потом буду графически оформлять разные правила, таблицы и т.д. Всё это, конечно, совершенно бесплатно, но надеюсь, что в скором времени смогу выполнять и кое-какие платные заказы. Если бы у меня были масляные краски, то было бы совсем легко, т.к. местное население испытывает величайшую нужду в разных ковриках с девами, гитарами, беседками и лебедями, но здесь их не достать, а там покупать — безумно дорого. Ну, в общем, там видно будет.
8 ноября 1949
Дорогие мои Лиленька и Зина! С некоторым запозданием поздравляю вас с 32 годовщиной великой октябрьской социалистической революции и надеюсь, что вы хорошо провели этот замечательный праздник.
...Вот Нина
[Нина Павловна Прокофьева-Гордон (1908-1996), подруга А.С., работала одновременно с ней в Жургазобъединении] пишет, что жить можно везде и всюду есть люди. Да, конечно, каждый из нас живет до самой смерти там, где ему жить приходится.
*К началу учебного года А.С. так нарядно оформила школу, где она работала уборщицей, что уже 15 сентября ее перевели на должность художника РДК (Рабочего дома культуры Туруханска) с «окладом по смете».
19 ноября 1949
Шла сейчас с работы и думала о том, что лет мне еще не так много, а я, как очень старый человек, окружена сплошными призраками и воспоминаниями — как это странно! Почти всю свою сознательную жизнь я, как только остаюсь наедине с собою, начинаю мысленно разговаривать с теми, кого нет рядом, или с теми, кого уже никогда рядом не будет. И вспоминаю то, что никогда не повторится и не вернется. Жизнь моя, кончившаяся в августе 39-го года, кажется мне положенной где-то на полочку до лучшего случая, и всё мне кажется, что, оборвавшаяся тогда, она свяжется на том же самом оторванном месте и будет продолжаться так же. Казалось, вернее. На самом-то деле я давно уж убедилась, что всё — совсем иное, и всё же иной раз мне мерещится, что я вернусь в ту свою жизнь, настоящую, где все и всё — по своим местам, где все и всё ждет меня.
Но бываю я наедине с собою только тогда, когда иду на работу — еще не рассвело — или с работы — уже стемнело.
И всё кругом настолько странно и призрачно, настолько ни на что не похоже, что кажется — еще один шаг, и вот я уже в той странной стране, которой нет на свете, — но где ждет меня моя, уже так давно прерванная, жизнь.
Дорогая Лиленька, я сама чувствую, насколько бестолково всё то, что я пытаюсь Вам написать. Я ужасно устала, все эти дни, когда праздники следуют за праздниками, проходят у меня в постоянной, беспрерывной, совсем без выходных, работе,
в работе очень плохо организованной и поэтому гораздо более трудоемкой, чем ей полагалось бы. «Дома» почти ничего не успеваю делать, т.к. тащу с собой опять-таки работу, над которой сижу очень поздно. Благодаря московской помощи хоть топлю вдоволь, не сижу в холоде.
Ариадна Эфрон. «А душа не тонет...» (Письма 1942—1975)
